Голос Сибура:

«Деформированная перспектива и особенным образом гипертрофированное тело астральной красавицы убедили меня, что все-таки мы ошиблись в выборе пятого атрия в узле перехода. Наверняка это был не тот атрий, через который выбралась из эколата лукавая попутчица… Но как бы там ни было, экспериментировать и дальше мы уже не могли – обнуленное время заканчивалось. Синапсии челноков автоматически распутали в обратном порядке все узлы уже пройденных нами топологических перегибов, и вскоре мы вышли в пространство, где в зоне стабильного дрейфа ждали нас фазереты. При подготовке к старту Миран проявил пугающее безучастие, и в конце концов между нами возникла некоторая напряженность. К исходу обнуленного времени я, как никогда раньше, мучился от удушья – готов был отдать что угодно за глоток кислорода. Мучения мои, однако, не шли ни в какое сравнение с душевными страданиями моего несчастного друга… Мне казалось, это пройдет у него на Новастре, в домашних условиях. Не прошло. Он замкнулся, стал необщителен – все эти дни уклонялся от встреч со мной. А сегодня я вдруг узнал, что Миран ушел на Планар самостоятельным тревером. Впервые один! Ладно, если просто для того, чтобы испытать себя в индивидуальной форме дальнодейства. Хотя и здесь ничто не мешало ему объясниться со мной напрямую. Неужели он думал, что я его не пойму?.. Да, вряд ли все это понравится первооткрывателю Планара, но уж такова ситуация на данный момент… Привет от меня общинникам девидеры Камчатского экзархата, привет отцу!»

Выждав немного, Кир-Кор снял напряжение ментаконтакта.

– Свет! – произнес Ледогоров, и стало светло.

В этот раз пиктургенты зашевелились без промедления – со всех сторон послышался разноголосый говор.

Фундатор встал, развел руками в белых перчатках:

– Уважаемые коллеги, извините… я думаю, с обменом впечатлениями нам следует повременить. Скажем – до завтрашнего утра. Информация, которой одарили нас грагалы, требует сугубого осмысления… Итак, доброго вам вечера, спокойной ночи. Поблагодарим друг друга. Да оросит нас всех свет великой Ампары!

– Уже! – послышалось из передних рядов. Оттуда, где находились коммуникатор и региарх.

Автор восклицания, по-видимому, региарх. Произнес он это «уже!» не очень громко, но был услышан: многие повернули головы в его сторону. Олег Владимирский-Люпусов поднялся из кресла, обвел коллегиум взглядом. В руке он держал брошюру в синей обложке.

– В каком смысле «уже»? – полюбопытствовал Ледогоров.

– В прямом. – Региарх уложил брошюру на ладонь, слегка шевельнул пальцами – и знакомый Кир-Кору пресс-релиз, плавно удалившись кверху на метр с небольшим, завис в воздухе.

Минуту коллегиум недвижно и молча наблюдал за левитацией синеобложечного предмета.

– Никакими пси-кинетическими способностями я раньше не обладал, – признался, глядя вверх, новоявленный чародей.

– Я – тоже, – прогудел в бороду Алехандро Эроховерро. Весело сверкнув глазами, коммуникатор встал рядом с главой курии фармакопеев плечом к плечу и показал всем карманный несессер. Поблескивая лакированной кожей, несессер неторопливо взмыл выше уровня высоты, на котором держалась глянцево-синяя книжица. Потом вдруг камнем упал в ладонь коммуникатора.

Тишину амфитеатра нарушил хальфе:

– Люди, они оба инициированы!

Пресс-релиз плавно вернулся в руку своего владельца.

– Совершенно верно, – подтвердил догадку хальфе Олег Владимирский-Люпусов. – Но это, уважаемый Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми, только половина правды. Инициированы мы все!

Кир-Кор беспомощно взглянул на застывшего Ледогорова.

– Не знаю, проявление это воли Ампары или что-то другое, – продолжал региарх, – но после сеанса ретроспективной пиктургии мы инициированы все до одного. Прислушайтесь к себе!.. Мой совет – пока не станет ясно, что к чему, старайтесь не делать резких движений.

– Не кощунствуй! – тихо, но внятно произнес хальфе. – Иначе будет лживым твой дерзкий язык!

– Великая Ампара!.. Уважаемый захид, я ведь просил не делать резких движений.

Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми отвернулся и, встряхнув четками, засеменил к центральному выходу. Экзарх проводил его взглядом. Снял перчатку, мельком глянул на поврежденную ладонь. Сказал грагалу, словно бы извиняясь за что-то:

– Молодежь запросто освобождает легендарных богов из мира забвения… а старикам трудно освободиться от современного, слишком рассудочного категоризма.

Кир-Кор не нашел, что ответить фундатору.

13. ЭПИПТЕЙЯ

Утомленный гость философской экседры получил наконец возможность хотя бы недолго побыть одному. Ледогоров оставил его в полукруглом салоне один на один с лазоревой глубиной светопластического воздушного океана и ушел куда-то в глубокой задумчивости. «На пять – десять минут». Кир-Кор был рад десяти или даже пятиминутному одиночеству. Он сел на подушки мягкого, как морская пена, дивана, позволил себе расслабиться и – не успели еще створки двери сойтись за спиной экзарха – смежил веки. Физической усталости он не чувствовал – его утомило обилие впечатлений. Молодым помощникам сказочно повезло… Находка фрактального топопреобразователя (в просторечии – эколата) вполне может изменить условия существования Дигеи. Как изменила их в свое время находка первого пампагнера.

В салоне спокойно, тихо. Впрочем, спокойно, тихо было и по соседству – в зале с амфитеатром. Кир-Кор чувствовал, что, кроме него самого, на этом этаже высотного «яйца» АИЛАМ не было ни души… Музыкальные гномики внутри терминала нежно озвучивали ежеминутные мерки времени – «длинь-дзинь», – да изредка вздыхала о чем-то колонка салонного бара. Кир-Кор обнаружил, что в недрах дивана томятся бездействием надувные подлокотники; не открывая глаз, включил привод наддува. Пневмоподлокотники вспухли под расслабленными руками – сидеть стало удобнее. «Релаксация, – подумал он. – Не „соскользнуть“ бы в полусон до возвращения Агафона…»

Ему показалось, диван сдвинулся. Плавно так шевельнулся вместе со всей внутренностью яйцеобразного здания – словно контактная линза, прилепленная к склере гигантского глазного яблока. Обычно так начинает свое движение лювер, когда его выводят на белотуманную поверхность стартового пампагнера…

Кир-Кор остался сидеть с опущенными веками. Иллюзорные движения заслуживают одного: полного равнодушия. С внезапной ясностью он вдруг увидел в туманном расплыве женскую фигуру в светлом. Подумал: «Прямо-таки мистическое явление». Шагов не было слышно.

Он так и не понял, откуда Она появилась. «Длинь-дзинь, – размеренно, нежно подытоживали звукосигнальчики истекшие минуты. – Длинь-дзинь». Он ясно видел Ее сквозь сомкнутые веки. Видел, как Она подходит ближе, ближе… сероглазая, статная, будто богиня любви Фрейя, в ниспадающей до лодыжек светлой одежде с голубовато-жемчужным отливом, которая не могла скрыть от его взгляда колдовски-прекрасного тела с узкой талией, широкими бедрами и женственно развитой грудью… Сначала он принял Ее за участницу отмененного сегодня спектакля «Руслан и Людмила». И вдруг понял, что это не так…

Тут многое было «не так». Он почему-то не ощущал потребности удивиться, стряхнуть с себя собственное спокойствие. Наверное, потому, что обыденное здесь слишком уж гармонично и просто сочеталось с трансцендентальным. Ничего необычного не было в том, что сквозь сомкнутые веки, сквозь длиннополую одежду он видел Ее обнаженное белое тело, упругую белую грудь с малиновыми сосками – для грагалов, не слишком угнетенных денатурацией, это в порядке вещей. Но совсем не «в порядке вещей» было его нежелание удивиться или хотя бы встать, подняться навстречу прелестной женщине, пусть даже невесть откуда возникшей. Приближаясь, Она смотрела на него так, как смотрят при встрече на старого друга или близкого родственника, однако лично ему в Ее облике не открылось ничего узнаваемого… Ее лицо, особенности телосложения были ему незнакомы. Никогда раньше он с Ней не встречался.